Думаю, что всем, кто занимается делами о банкротстве, хорошо знакома следующая ситуация.

Арбитражный управляющий (как правило, речь идет о конкурсном управляющем), вступив в должность, получает выписки по банковским счетам должника. Из них он узнает о том, кому из своих контрагентов должник перечислял денежные средства. Если руководитель должника-юридического лица не передал управляющему документы о финансово-хозяйственной деятельности организации в порядке п. 2 ст. 126 Федерального закона от 26 октября 2002 г. № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» (далее – Закон о банкротстве), то управляющий начинает запрашивать соответствующие сведения у контрагентов должника на основании абз. 7 п. 1 ст. 20.3 Закона о банкротстве.

Далее возможно несколько вариантов развития событий. 

В некоторым смысле промежуточный (между первым и вторым) вариант состоит в том, что организация представляет некоторые доказательства наличия оснований для платежа, однако эти доказательства, по мнению управляющего, является недостаточными.

В случаях № 2–4 велика вероятность того, что соответствующее дело окажется предметом судебного рассмотрения. Некоторые свои соображения относительно того, как быть в приведенных ситуациях, изложу далее.

Сейчас хотел бы обратиться к некоторым теоретическим положениям, с одной стороны, и к развитию судебной практики по поставленному вопросу – с другой.

1. Некоторые доктринальные размышления

Удивительно, но одна из теорий конкурсного оспаривания – это как раз кондикционная (кондикция = неосновательное обогащение). Напомню, что для прояснения сущности конкурсного оспаривания имеются вещная и обязательственная концепции. По сути, обе концепции исходят из того, что должник, имеющий просроченную задолженность перед кредиторами, продает уже не свое имущество, а имущество, принадлежащее кредиторам.

Но дальше начинаются расхождения. Если в рамках вещной теории признается, что пороком обладает сам переход титула на вещь к ее приобретателю, то в рамках обязательственной теории считается, что у приобретателя вещи (или иного имущества) лишь возникает обязательство перед конкурсной массой.

Возникновение такого обязательства может быть объяснено двояко. Так, соучастие в выводе актива должника можно рассматривать как причинение вреда будущей конкурсной массе, и тогда право на оспаривание сделки по основаниям, предусмотренным Законом о банкротстве, можно объяснить через деликт.

Либо можно рассуждать так: коль скоро должник уже не обладал правом на имущественную ценность вещи, то значит, приобретатель имущества неосновательно обогатился, и тогда «реституционное» требование к нему, в сущности, представляет собой требование из неосновательного обогащения (Коциоль Х. Основы и спорные вопросы оспаривания действий должника, совершенных во вред его кредиторам (пер. К.А. Усачевой) // Вестник гражданского права. 2017. № 3. С. 259–261).

Следовательно, сам институт конкурсного оспаривания можно объяснить через кондикционную теорию.

Между тем в настоящее время в российском праве преобладает вещная теория конкурсного оспаривания. Наглядным примером ее применения стало определение Верховного Суда Российской Федерации (далее – ВС РФ) от 24 января 2022 г. № 305-ЭС20-16615, подтвердившее, что конкурсная масса может прибегнуть к такому способу защиты своих прав, как виндикация, для возвращения выведенного из нее актива.

Ранее подобный подход был приведен в п. 16 постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации (далее – ВАС РФ) от 23 декабря 2010 г. № 63 «О некоторых вопросах, связанных с применением главы III.1 Федерального закона “О несостоятельности (банкротстве)”» (далее – Постановление № 63).

Однако это не значит, что обязательственная теория окончательно «канула в лету». На ней основан, например, п. 29.4 вышеупомянутого Постановления № 63.

При приверженности вещной теории конкурсного оспаривания таковое не может быть объяснено через кондикцию. Но даже если предположить, что российское право все же со временем перейдет к обязательственной теории конкурсного оспаривания (за что ратует, например, А.В. Егоров), то все же факт останется фактом: правила главы 60 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее – ГК РФ) не применяются при конкурсном оспаривании.

В связи с этим в дальнейшем буду исходить из того, что конкурсное оспаривание и кондикция – суть разные способы защиты нарушенных прав конкурсной массы.

2. Первый подход к проблеме – постановление Президиума ВАС РФ от 29 января 2013 г. № 11524/12

Конкурсный управляющий ЗАО «Приморский нефтегазовый комплекс» А.В. Салтыков обратился в арбитражный суд с иском к ООО «Эгида» о взыскании 146 795 руб. 61 коп., в том числе 108 328 руб. неосновательного обогащения и 38 413 руб. 61 коп. процентов за пользование чужими денежными средствами.

Конкурсный управляющий сослался на то, что согласно платежным поручениям от 2 мая 2007 г. № 00028 и от 13 июня 2007 г. № 00028 нефтегазовый комплекс перечислил на банковский счет общества денежные средства на общую сумму 108 328 руб. с указанием в качестве оснований платежа: «за режимные испытания» и «оплата по договору от 08.06.2007 N 14/07. Договор транспортных услуг».

Между тем при проведении в отношении названного комплекса соответствующих процедур банкротства факты заключения им с обществом договора транспортных услуг и проведения режимных испытаний документально не подтвердились.

Суды трех инстанций сочли требования конкурсного управляющего необоснованными, указав на то, что истец не представил достаточных доказательств сбережения ответчиком денежных средств за счет должника, а также ошибочности перечисления указанной денежной суммы.

Президиум ВАС РФ оставил обжалуемые судебные акты без изменения. С одной стороны, суд надзорной инстанции подтвердил то, что на истца не может быть возложено бремя доказывания отрицательного факта – отсутствия правоотношения. С другой стороны, коль скоро в соответствующих платежных поручениях были указаны конкретные основания для платежей, то нельзя утверждать, что ООО «Эгида» неосновательно обогатилось за счет ООО «Приморский нефтегазовый комплекс».

Также Президиум ВАС РФ добавил, что конкурсный управляющий не представил доказательства ошибочного характера платежей (например, акты выполненных работ с разногласиями, акты сдачи-приемки товара с возражениями, претензии и т.п.).

К этому постановлению было опубликовано особое мнение судьи Н.В. Павловой, которое обрело едва ли не большую известность, чем само постановление Президиума ВАС РФ. Судья надзорной инстанции подвергла справедливой критике занятый в постановлении подход, отметив, что оно фактически возложило на конкурсного управляющего бремя доказывания отрицательного факта отсутствия правоотношения.

Соглашаясь с критикой постановления от 29 января 2013 г. № 11524/12, приведенной судьей Н.В. Павловой, тем не менее, хотел бы попытаться реконструировать логику Президиума ВАС РФ. По всей видимости, она состояла в том, что основания для перечисления денежных средств в действительности были, однако соответствующие доказательства не были представлены в суд, поскольку ответчик фактически уже был недействующей организацией.

Нужно ли защищать такие недействующие организации – вопрос риторический. Отмечу, что недавно ВС РФ выразил свое негативное отношение к «брошенному бизнесу» фразой: «Закончил бизнес – убери за собой!» (определение ВС РФ от 27 июня 2024 г. № 305-ЭС24-809).

С точки зрения практических последствий, принятие обсуждаемого постановления привело к тому, что обсуждаемый сюжет «перекочевал» из дел о взыскании неосновательного обогащения в дела о конкурсном оспаривании. Другими словами, логика «получил выписку – направил запрос контрагенту – не получил ответа – обратился с кондикционным иском» превратилась в логику «получил выписку – направил запрос контрагенту – не получил ответа – оспорил сделку».

Нужно ли говорить о том, что к конкурсному оспариванию обсуждаемый сюжет имеет весьма малое отношение?

3. Современное переосмысление проблемы – определение ВС РФ от 15 ноября 2024 г. № 304-ЭС24-10474

ООО «Мэйс-Групп» в лице конкурсного управляющего И.И. Панкратова обратилось в арбитражный суд с иском к ООО «Андорра» о взыскании 2 243 676 руб. неосновательного обогащения.

Суды трех инстанций сочли требования истца необоснованными.

Из обстоятельств дела следовало, что в ходе конкурсного производства бывший руководитель должника Ч. не исполнил свою обязанность по передаче управляющему документов о финансово-хозяйственной деятельности общества-должника.

На запрос конкурсного управляющего от АО «Альфа-банк» получен электронный документ, из которого усматривалось, что истец перечислил ответчику в общей сложности 2 243 676 руб.

Конкурсный управляющий направил в адрес ООО «Андора» требование представить заверенные копии документов, подтверждающих обоснованность произведенных перечислений.

По истечении трехмесячного срока в связи с непредставлением ответчиком запрошенных документов, подтверждающих обоснованность перечислений, истец обратился к ответчику с претензией о возврате денежных средств. Претензия была возвращена отправителю в связи с истечением срока хранения.  

Полагая, что указанные платежи совершены ООО «Мэйс-Групп» без достаточных оснований, в отсутствие доказательств наличия между сторонами обязательственных правоотношений, конкурсный управляющий обратился с иском в арбитражный суд.

Указывая на ошибочный характер отказа судов в удовлетворении иска, Судебная коллегия по экономическим спорам ВС РФ указала на следующее.

Отклоняя представленные истцом в обоснование иска доказательства и приведенные доводы, суды фактически исполнили обязанность ответчика по опровержению доказательств, представленных другой стороной, тем самым нарушив такие фундаментальные принципы арбитражного процесса, как состязательность и равноправие сторон.

Недопустимо возлагать на сторону обязанность доказывания определенных обстоятельств в ситуации невозможности получения ею доказательств по причине нахождения их у другой стороны спора, недобросовестно их не раскрывающей.

При непредставлении ответчиком суду ни возражений на иск, ни документов, которые суд предложил предоставить, негативные процессуальные последствия такого его поведения не могут быть возложены на истца. В противном случае при недобросовестном непредставлении ответчиком имеющихся у него доказательств (первичных документов) истец лишается возможности их получить и реализовать право на судебную защиту своих нарушенных прав, что не отвечает задачам судопроизводства в арбитражном суде.

При распределении бремени доказывания обстоятельств, положенных истцом в основу своих требований, судам надлежало учесть ограниченную возможность конкурсного управляющего истца по доказыванию, уклонение бывшего руководителя общества-должника от предоставления первичных документов конкурсному управляющему.

Принятые по делу судебные акты были отменены, а дело – направлено на новое рассмотрение.

Указанное дело, как мне кажется, было призвано пересмотреть судебную практику, складывающуюся после принятия постановления Президиума ВАС РФ от 29 января 2013 г. № 11524/12, и вдохнуть новую жизнь в кондикционные иски арбитражных управляющих.

Чего не хватило в обсуждаемом определении, так это того, чтобы суд четко указал на то, что в спорной ситуации следует подавать в суд именно кондикционный иск, а не заявление о признании сделок недействительными.

Строго говоря, решение данного вопроса и не входило в предмет судебного рассмотрения в данном деле. Однако ввиду того, что ВС РФ, как правило, не только принимает судебный акт по конкретному делу, но может сформулировать и абстрактные разъяснения, то, как представляется он мог бы высказаться и по этому вопросу.

Пока же арбитражные управляющие продолжают обращаться с заявлениями об оспаривании сделок, если им попросту неизвестны основания для получения контрагентом денежных средств от должника.

4. Разъяснения Научно-консультативного совета при Арбитражном суде Волго-Вятского округа

Примечательно, что обсуждаемый вопрос стал первым в повестке дня заседания Научно-консультативного совета при Арбитражном суде Волго-Вятского округа (далее – НКС при АС ВВО), проведенного 10 апреля 2025 г. в Нижнем Новгороде, что подчеркивает его значимость (при всей незатейливости обсуждаемого сюжета).

Научно-консультативному совету был задан следующий вопрос: каким образом должна быть распределена обязанность по доказыванию в обособленных спорах о признании недействительными сделками платежей, совершенных должником в пользу иных лиц, при отсутствии в материалах дела документально обоснованных возражений ответчика?

Ответ был дан следующий:

«Возложение на ответчика бремени опровержения возможно только в случае представления заявителем доказательств наличия обоснованных сомнений относительно действительности сделки, а именно о совершении ее с целью причинения вреда и об осведомленности другой стороны о данной цели.

Такими доказательствами могут быть, в частности, сведения о совершении сделки с лицом, заведомо неспособным исполнить обязательство («фирмой-однодневкой»), о прекращении/неведении должником указанной в назначении платежа хозяйственной деятельности, о явном несоответствии назначения платежа характеру деятельности должника либо другой стороны.

При отсутствии таких сведений само по себе непредставление ответчиком доказательств, подтверждающих основание, указанное в назначении спорного платежа, не свидетельствует о недействительности сделки».

НКС при АС ВВО не указал прямо на то, что в последнем случае может быть предъявлено лишь кондикционное требование, однако это все равно достаточно явно следует из приведенного текста разъяснений, а именно из того, что сделка может быть признана недействительной только при наличии дополнительных признаков, которые хотя бы косвенно свидетельствуют о намерении должника причинить вред собственным кредиторам.

5. Процессуальный аспект проблемы

В этом разделе я в некоторой степени опровергну свои же собственные выводы, приведенные выше. Процесс зачастую заставляет посмотреть на вещи под другим углом.

С процессуальной точки зрения рассматриваемая ситуация выглядит следующим образом. Конкурсный управляющий, оспаривающий сделку, проявляет хотя бы минимальную процессуальную активность: обращается с соответствующим заявлением, представляет какие-то доказательства, возможно, является в суд и т.п.

Ответчик же полностью бездействует.

Почему же суд должен вставать на позицию лица, которое полностью бездействует, и отказывать тому, кто хоть что-то делает?

Есть и еще одна логика рассуждений. Как я неоднократно писал в своих статьях, мне кажется, что далеко не полностью практикой раскрыт потенциал ч. 4 ст. 66 АПК РФ. Приведенная в ней норма позволяет истребовать доказательства у процессуального оппонента, а оптимальной санкцией за уклонение от выдачи доказательства должно стать признание установленным обстоятельства, для подтверждения которого требуется соответствующее доказательство (см., например, Шевченко И.М. О раскрытии доказательств в делах о банкротстве // Интернет-портал «Probankrotstvo.ru»).

Казалось бы, абзац 6 п. 38 постановления Пленума ВС РФ от 23 декабря 2021 г. № 46 «О применении Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации при рассмотрении дел в суде первой инстанции» отражает подобный подход, но уж слишком аккуратным образом.

Более того, соответствующий подход пока не отрефлексирован до конца судебной практикой.

Тем не менее, если руководствоваться вышеприведенной логикой, то можно рассуждать следующим образом.

Арбитражный управляющий, обращаясь с заявлением об оспаривании платежа, в котором он указывает на отсутствие оснований для его совершения, тем самым истребует от противоположной стороны доказательства наличия таких оснований в порядке ч. 4 ст. 66 АПК РФ. Почему в таком случае речь идет об истребовании именно невыгодных для ответчика доказательств? Да именно потому, что в ответ на подобное истребование ответчик может попросту признать, что оснований для платежа не было, и денежные средства он получил безвозмездно.

Если же в ответ на истребование судом доказательств он промолчит, то это можно квалифицировать как утаивание того факта, что оснований для платежа в действительности не было.

Не скрою, что в некоторых своих судебных актах я придерживался подобной логики. В качестве примера приведу определение Арбитражного суда города Санкт-Петербурга и Ленинградской области от 17 января 2019 г. по делу № А56-70080/2017. Оговорюсь, что в данном деле ответчик все же имел некоторые признаки «фирмы-однодневки», поскольку в Единый государственный реестр юридических лиц была внесена информация о недостоверности сведений о юридическом лице, содержащихся в данном реестре.

Тем не менее подобный подход может быть подвергнут критике с той точки зрения, что процессуальная пассивность ответчика или даже его прямо выраженный отказ выдать доказательства не должны приводить к установлению против него абсолютно любого факта в интересах истца. Например, едва ли можно в такой ситуации считать доказанным, что ответчик – двугорбый верблюд, или что он незаконно завладел земельным участком заявителя на Луне.

Суд может учесть процессуальную пассивность ответчика и его отказ в выдаче доказательств лишь наряду с некоторым набором косвенных и недостаточных самих по себе доказательств, представленных истцом. Суд должен хотя бы с минимальной степенью достоверности убедиться в правдоподобности приводимой истцом версии событий.

В связи с этим полагаю, что о конкурсном оспаривании в сюжете, обсуждаемом в настоящей статье, может идти речь только при условии наличии некоторых дополнительных обстоятельств, которые prima facie свидетельствуют о том, что у должника имелось намерение причинить вред собственным кредиторам, например, если контрагент являлся «фирмой-однодневкой» или аффилированным лицом.

6. Вывод

Таким образом, на мой взгляд, в ситуации, когда арбитражному управляющему не известно, на каком основании контрагент должника получил от него денежные средства, и такой контрагент не ответил на соответствующий запрос, управляющему следует обратиться в суд с кондикционным иском, при рассмотрении которого бремя доказывания наличия основания платежа возлагается на контрагента.

О конкурсном оспаривании может идти речь только тогда, когда имеются некоторые дополнительные факторы, подтверждающие хотя бы косвенно то, что должник стремился причинить вред собственным кредиторам, о чем знал его контрагент.

Позиция, отраженная в настоящей статье, является личным мнением автора и не может рассматриваться как официальная позиция Арбитражного суда города Санкт-Петербурга и Ленинградской области.